«К чему стадам дары свободы?...»

Тема права тесно связана с темой свободы. В повсеместно распространённом ныне понимании право и есть ни что иное, как юридически закреплённая за индивидуумом возможность реализации его свободы. Причём пределом свободы данного индивидуума мыслится свобода другого индивидуума.

Сделаем отступление. Едва ли не самым ценным в «марксовом наследстве» является статья с завлекательным названием «К еврейскому вопросу». В ней, среди прочего, содержатся и такие суждения:

«Права человека суть не что иное, как права члена гражданского общества, т.е. эгоистического человека, отделённого от человеческой сущности и общности... Речь идёт о свободе человека, как изолированной, замкнувшейся в себе монады... Право человека на свободу основывается не на соединении человека с человеком, а наоборот, на обособлении человека от человека.

Эта индивидуальная свобода... образует основу гражданского общества... Следовательно, ни одно из так называемых прав человека не выходит за пределы эгоистического человека, человека как члена гражданского общества, т.е. как индивида, замкнувшегося в себя, в свой частный интерес и произвол и обособившегося от общественного целого».

Взаимоотношения же таких вот «обособившихся индивидов» и «выражаются в праве, подобно тому, как взаимоотношение людей сословного и цехового строя выражалось в привилегии». Не нужно быть марксистом, чтобы признать за «классиком» право на «долю истины». Истины же более полной следует поискать у «людей сословного строя».

История, свидетельствует Жозеф де Местр, — «ясно доказывает, что род человеческий в целостности своей пригоден для гражданских свобод лишь в той мере, насколько проникся он Христианством.

Повсюду, где царствует другая религия, рабство вполне законно, а если Христианство ослабевает, нация в точной сему пропорции делается менее пригодной для свободы».

Здесь мудрость. Ибо Христианство (сугубо — Православие) есть религия аскетическая. Посему и предоставленную свободу христианин склонен использовать скорее для самостеснения; поскольку ему известно, что Божиим определением нашему привременному бытию присуждена некая скудость как естественное временное наказание за преступление Адамово.

«Аще и можеши свободен быти, больше поработи себе» (1 Кор. 7,21). «Посему христианин, который всячески хлопочет и усиливается избыть от скудости, очевидно не хочет быть христианином истинным; потому что истинному христианину нельзя быть без лишений и нужд» (св. Симеон Новый Богослов).

Таковая аскетическая установка христианина некоторым образом взаимоувязана с основами традиционной «интегрированной цивилизации» (ежели воспользоваться определением Д.Лукача). Личность в таковой цивилизации существует не сама по себе, но сопринадлежит нации и государству, которые вовсе не есть некие «номиналистические универсалии», но определенные реалии надчеловеческого уровня, имеющие в свою очередь права на человека. Согласно древнейшим представлениям о личности (не отвергнутым, но по-новому утверждённым в Христианском Средневековье) – «архаическая, в том числе и средневековая личность – это не новоевропейский индивид, лично ответственный за свои действия. В средние века и ранее человек есть в первую очередь часть чего-то большего, некой общности – племени, государства, религиозной общины, социальной либо этнической группы и т.д., и каждый член этой общности ответственен за всю общность в целом и за любого его сочлена в пространстве и времени, в прошлом и настоящем» (Д.Харитонович). При этом Личность, Нация и Государство пребывают в послушании у Церкви, где они находят и высший смысл своего бытия и благодатные освящающие силы для прохождения ими исторической жизни. В Церкви же наилучшим образом ограждается свобода личности от беззаконных посягновений на неё со стороны органических общностей, к коим данная личность принадлежит. О том же самом свидетельствует и заметный деятель европейского Нового Средневековья – Отто Дитрих, возглавлявший прессу Третьего Райха с 1933 по 1945 гг.: «Нет и не должно быть свободы личности. Есть только свобода народов, наций, рас, ибо они и есть материал и историческая среда, в рамках которой только и существует жизнь индивида» (см.: «The Mind and Face of Nazi Germany». London, 1942).

Нечто иное происходит со свободой в «гражданском обществе», обществе «обособившихся индивидов». Христианство в нём естественным образом ослабевает и свободу «замкнувшиеся в свой частный интерес и произвол» индивиды используют для большего и большего разнуздания, в своём последовательном развитии убивающего в конце-концов и самою свободу. «Совлекши с себя образ Божий, человек неминуемо совлечет, — уже совлекает с себя и образ человеческий, и возревнует об образе зверином» (Иван Аксаков).

Итак, слово сказано. Не желая подчинять себя уму и духу, совлекая с себя образ Божий, человек даёт свободу в себе для подчеловеческих стихий и упорствуя на этом пути неизбежно не удерживается на собственно человеческом уровне, ниспадая до состояния недочеловека. Сказанное слово «недочеловек» побуждает сделать ещё одно отступление. Отступление в область христианской антропологии. Один из крупнейших русских специалистов-патрологов (написавший по сему предмету 450-страничную монографию «Антропология св. Григория Паламы«) архимандрит Киприан (Керн) сопроводил свои изыскания следующим выводом: «В области антропологии святоотеческая мысль не дала ясного синтеза и мало-мальски удовлетворительного аппарата формулировок и понятий». Заметим, что отсутствие подобного «ясного синтеза» никоим образом не может быть поставлено святоотеческой мысли в упрёк. Ибо, с точки зрения Христианской Традиции, человека как такового, собственно, и нет. «Нет человека», оговоримся, именно как существа законченного, статически-оформленного, поддающегося таксономическому закреплению при помощи «аппарата формулировок и понятий». Человек, по христианским понятиям, есть существо принципиально-незавершённое, становящееся. «Человек – это животное, получившее повеление стать богом» (св. Василий Великий). По сути дела, вполне в согласии со святоотеческими воззрениями, говорит о сем Ницше: «в человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель».

И, соответственно, более-менее удовлетворительный «аппарат формулировок и понятий» существует не для промежуточных состояний «человечества»,– они все «переход» и «гибель», ницшевская «стрела тоски», обращённая к другому берегу, берегу Сверхчеловека,– но для двух полярных состояний: скоточеловека (такое поименование предпочитали свв. Отцы; у более поздних авторов находим несколько иную вариацию – недочеловек) и Сверхчеловека.

Учение о Сверхчеловеке в Христианской Традиции именуется христологией, и едва ли кому придёт в голову сказать, что оно недостаточно разработано (достаточно заглянуть в любой Катехизис или учебник по Догматическому Богословию).

Касательно же учения о недочеловеке полагаем благоуместным воспроизвести нечто из материалов, изданных под маркой SS: «Недочеловек... имеет человеческие черты лица, однако в духовном и душевном отношении стоит ниже любого зверя. Внутри него царит ужасный хаос диких необузданных пороков — неописуемая жажда разрушения, примитивнейшая алчность, откровеннейшая подлость — и больше ничего.»

Впрочем, пусть тексты, подобные вышеприведённому, шокируют и возмущают «гуманистов» — великих и разных. Тот же, кто хотя мало-мальски знаком со святоотеческими писаниями, нимало не удивится. Ибо существует определенная мера греха, превзойдя которую, человек уже не человек. Вот, к примеру, подверженные страсти гнева в описании св. Василия Великого: «Эта страсть, как скоро однажды отринет внушения рассудка и обладает душею, делает уже человека совершенным зверем и не дозволяет ему быть человеком, лишив его помощи разума... Они бесятся как псы, бросаются как скорпионы, угрызают как змеи. Так и Писание обладаемых этою страстию называет именами тех зверей, которым они уподобляются своим пороком. Оно именует их псами немыми (Ис. 56, 10), змиями, порождениями ехидниными (Матф. 23, 33). И за готовность взаимно губить друг друга и вредить единоплеменным, справедливо причислить их к зверям и ядовитым животным, у которых от природы непримиримая ненависть к людям».

Можно быть животным «ядовитым», а можно быть животным «экономическим». Последнее ныне наиболее распространено, хотя едва ли предпочтительнее первого.

Сделаем, наконец, и третье отступление. О «гуманизме». Применительно к сему справедливым представляется наблюдение А.Арто: «Я не склонен считать сверхъестественное и божественное измышлением человека, но я думаю, что только тысячелетнее вмешательство человека могло извратить для нас идею божественного» («Театр и его двойник«). Христианство, изначально ориентированное на причащение Божественному, является столь же изначально антигуманным. И ежели современное «ослабевшее» Христианство видится столь безвкусно-человечным, «слишком человеческим», то можно принять гипотезу А.Арто о еретическом «вмешательстве человека«… Гуманистическая эрозия столпостен христианской Храмины в «области факта» не отменяет, однако, общий «антигуманный» характер христианской религии в «области принципа». Так что, по своему правы были «гуманисты» античности, обвинявшие нас, христиан, в odio humani generis – сиречь, в ненависти к человеческому роду (см. напр.: Корнелий Тацит. Анналы. Кн. 15,44). «Покажи мне твоего человека, и я покажу тебе моего Бога», – с гордостью обновлённого во Христе естества отвечал таковым «гуманистам» св. Феофил Антиохийский.

Возвращаясь к началу нашего изложения, к «правовым» вопросам,– выскажем следующее. «Если все обладают человеческой формой — это еще не означает, что все являются людьми» (Новалис). «Свобода, равенство и братство» – согласимся, звучит прекрасно и почти по-христиански. Но только «почти«! Всё сие – и «свобода», и «равенство», и «братство» – пригоже лишь для людей высшего типа; для свободных, для равных и для братьев,– о коих сказано: «живу же не ктому аз, но живет во мне Христос» (Гал. 2,20). Применительно же к взаимоотношениям меж расой Господ и недочеловеческой массой справедлива иная формула, одной из блестящих парафраз коей могут послужить данные слова поэта-традиционалиста: «солнечной касте – высокие троны, / Черни взбесившейся – жгучие плети» (Сергей Яшин). Несколько более «отрешённым» тоном о том же говорится в «Законах» Платона: «равенство, распределяющее неравным неравное, большим большее, а меньшим меньшее, есть самое лучшее из всех равенство».

«Мiр изобилует олухами, а вы вводите всеобщее избирательное право!» — горестно восклицал Карлейль. Куда с большим основанием можно было бы сказать, что мiр (сугубо — Современный Мiр) изобилует недочеловеками. Право таковых — преимущественно «право на безчестье», право скверного скверниться дальше. Но — куда уж дальше. Из уст многих современных проповедников часто приходится слышать сетование, что мы живём в такое время, когда меняется сам состав человека. Сие удачно дополняют авторы эсэсовской брошюры: «И эта преисподняя недочеловеков нашла своего вождя — вечного жида!».

Не всё, однако, ещё завершено. Есть, как мы помним, два полюса, меж коими до срока обречён разрываться «человеческий фактор». Но «тёмная туча, нависшая над человеком», но изменение «состава человека» – может иметь не только недочеловеческую развязку. И здесь наше специфически-христианское упование каким-то образом удалось выразить тому же мнимому «антихристианину» Ницше: «Я люблю всех тех, кто являются тяжёлыми каплями, падающими одна за другой из тёмной тучи, нависшей над человеком: молния приближается, возвещают они и гибнут, как провозвестники.

Смотрите, я провозвестник молнии и тяжёлая капля из тучи; но эта молния называется сверхчеловек». Истинно так. «Молния приближается…». Ибо сказано ведь: «И видех, и се, дух воздвизаяйся, грядяше от севера, и облак великий в нем, и свет окрест его, и огнь блистаяйся: и посреде его яко видение илектра посреде огня, и свет в нем: и посреде яко подобие четырех животных» «И посреде животных видение, яко угля огня горящаго, яко видение свещ сообращающихся посреде животных, и свет огня, и от огня исхождаше яко молния» (Иез. 1,4-5; 1,13).

Молния приближается, «грядяше от севера». Сия низринувшаяся с нордических небес Молния попалит и очистит мiр, погрузившийся в преисподнюю недочеловеков и уничтожит гнусного вождя этой преисподней. Об этой Северной Молнии благовествовали двойные руны «зиг» на облачениях рыцарей Чёрного Ордена SS. Повторим и мы, вслед за провозвестником Молнии, святым Апостолом и Евангелистом Матфеем: «Якоже бо молния исходит от восток и является до запад, тако будет и пришествие Сына Человеческого; идеже бо аще будет труп, тамо соберутся орли» (Мф. 24,27-28).

Опричное Братство св. преп. Иосифа Волоцкого